Солнце на краю мира - Антон Шаманаев

Дженнифер старательно вслушивалась в мою тираду, подавшись вперед и напрягая брови. Когда я закончил, она секунд десять хмурилась, делая вид, что вовсю обмозговывает мои слова. В тот миг я бы не удивился чему-нибудь вроде: «А память ASA вы использовать не пробовали? Она же больше». Но Дженнифер внезапно рассмеялась:

– Нет, все-таки ничего не понятно! У вас что-то перегревается, и вы это охлаждаете, потому что причину исправить не можете. Вот и всё… Ну, Артур, не смотрите на меня, как на блондинку, зато я в информационной безопасности разбираюсь почище вашего Дэвидсона!

Она улыбнулась не без кокетства. В ответ я изобразил свою лучшую отеческую улыбку.

– Да бросьте, что вы… Я на пару недель уйду в отпуск – тут же забываю, что у нас какими словами называется! А вы говорите: работали в SP…

– А конкретно вы чем из всего этого занимаетесь? – спросила она. Несмотря на заигрыши, она не сдавалась, и это настораживало. Не из вежливости было ее любопытство.

– Как вам сказать… – произнес я неопределенно. – Бегаю за всеми и подтираю, извините за выражение… Называется: проектный менеджмент.

Между тем испарина у меня на лбу, казалось, выдавала всю правду об аварии в кабинете. За резким выражением я старался это скрыть, но Дженнифер как будто чувствовала фальшь. Она сверлила меня глазами секунд десять, ожидая услышать подробности, но их не последовало. Я делал вид, что мне не интересно распространяться на эту тему: показательно смотрел в окно, улыбался тому, что перед лоточником выстроились новые голодные, и задумчиво жевал свой обеденный корм.

– Кстати, Дженнифер, – спохватился я, изобразив внезапность, – не возражаете, если мы будем на «ты»? У нас так принято.

– Да, Артур, конечно, – сказала она безразлично.

С минуту мы молчали. Под рубашкой по бокам у меня сползали капли пота. Пора было сворачивать разговор, черт с ней с недоеденной рыбой. Я поднялся.

– Ну, спасибо за компанию и ваш… то есть – твой рассказ о себе… И помни, что я очень жду деталей по этому внештатнику.

– Большое спасибо взаимно! – пропела она и очаровательно улыбнулась. Ее недавней пытливости и след простыл, улыбка была теплая и искренняя, отнюдь не соответствующая столь дежурной благодарности… Меня кольнуло чувство вины за устроенный допрос.

Осклабившись, как имбецил, я помог ей убрать поднос. Мы распрощались и разошлись в разные стороны по коридору.

Ощущения после разговора у меня были смешанные. Начальственный гнев внезапно сменялся юношеским мандражем. «Не влюбился ли ты, Борисыч?» – нет, не то. Просто красивая женщина и гормоны, от которых я отвык. Их нужно прятать; давать им волю у меня всегда плохо заканчивается, я этого не умею. Нужно подчинять их логике.

А логика в том, что Дженнифер – странная. Непонятная. Кого-то из себя строит. Втирается в доверие и норовит что-то выпытать. Взывает к чести «бывшего аналитика» и «боевого офицера»… Однако минутка слабости, похоже, была натуральной. Пыталась выправить ситуацию, но спотыкалась… И прощальная улыбка была настоящей. Утром она улыбалась совсем иначе…

Да ну, хватит. Какой из меня психоаналитик? Зарекся же читать по глазам… Обычная тактика: к тебе благосклонны – улыбайся и нападай; допрашивают – бойся и плачь… Возможно, я вовсе не выиграл эту беседу, а поддался на ее многоходовку. Она открыла мне свою слабость, и теперь я вынужден относиться к ней с долей нежности.

Вспомнилось, как однажды Фрайд умудрился растрогать тем же методом саму Кэйси. Ее излюбленным приемом убеждения было пустить слезу. Казалось, все вокруг понимали, что это игра (кроме Корлейна, разве что), но ничего не могли с собой поделать и поддавались. А Фрайд отплатил ей той же монетой: он единственный распознал, что в ней «сильно материнское начало», и с ней надо быть «маменькиным сынком». Помню, я его в шутку обозвал Фрейдом, на что Крег поржал, а потом втихаря выяснял у меня, кто такой Фрейд… Надо знать Марка, чтобы понять, как он грамотно сумел выстроить разговор, чтобы и достоинство не уронить, и поныть как следует. В результате из нас троих он один получил увольнительную на целый месяц и укатил куда-то в Юго-Восточную Азию. А мы с Крегом, как и положено, пооткисали всего неделю: он на пляже под Барселоной, кишащем потными испанцами, я – в Мастиано с Мари.

Мои размышления прервал Гарри Игнатьев-Фойерман, на которого я наткнулся перед дверью собственного кабинета. Всенародный и общекорпоративный наш друг стоял, переминаясь с ноги на ногу, и сосредоточенно елозил шоферской перчаткой по телефону (а не шатался, как обычно, поперек коридора, мешаясь всем на травелаторе и заигрывая с каждой проезжающей женщиной, независимо от ее возраста и привлекательности). Гарри Федорович был одет в свой знаменитый черно-красный комбинезон гонщика с активным охлаждением, облепленный нашивками со всех стран мира, где этот потомственный водила успел помотаться за свой век. Загорелая лысина была выбрита под ноль, аж отсвечивало. Как всегда, от него пахло фастфудом, потом и освежителем салона.

– Здорово! Где пропадаешь, едрить-батон? – он мигом убрал телефон, содрал перчатку и протянул красную ручищу.

Гарри выглядел настороженным, как сказали бы те, кто с ним коротко знаком и не говорит по-русски. На самом же деле он был напуган до ужаса, и я это понял сразу.

– Хрен ли вы тут делаете, ученые, профессоры кислых щей, мать вашу?! – зарядил он материться опасливым полушепотом. – Меня чуть не убило, едрить, крыло прохреначило насквозь. Задержись я на полминуты, все – капец мне был бы!

Я молча схватил его за плечо и потащил по коридору в переговорку. Идти было два шага, он не успел засопротивляться. В переговорке сидел одинокий программист с ноутбуком; с ходу я гаркнул «Совещание у нас тут!», и он испарился. Я затолкал Гарри внутрь и запер дверь.

– Ну, выкладывай, только без эмоций и подробно.

И Гарри многословно, с отступлениями рассказал, как он с утра летал то за одним, то за другим в несколько магазинов, весь город исколесил, едрить-батон… Возвратившись, он парковал оверкар на своем обычном месте на крыше, и что-то ему показалось неладно с левым передним антигравитатором. Вылез он, значит, посмотреть, и точно – почистить бы надо сетки, а то откажут на дороге, а ведь говорил он Рустему, но тому все до фени… Словом, задержавшись на минуту с антигравитатором, он удачно избежал прямого попадания «хрен знает какой шняги», вылетевшей прямо из крыши здания, «ракета херова!..» Оверкар тряхнуло неслабо, внутри отказала вся электроника, машина даже рухнула на асфальт, а ведь Гарри говорил Рустему, что надобно бы противоударный аккумулятор поставить, но фиг ли толку… В результате, пробило ему левое крыло. Это-то не страшно, дырка с два кулака, с ровными краями, а поверхность крыла целая, летать можно, кособочить маленько будет, ну да не на таких тазах летали… Самое главное – сила удара; это Гарри больше всего напугало и вместе с тем восхитило. Вот бы жахнуть из такого по египетским сепаратистам, едрить мать их…

Слушая его словесное недержание, я лихорадочно соображал, где еще предстоит сегодня обнаружить следы моего безрассудства. Теперь и на крыше, и черт знает в какой дали, куда оно могло долететь…

– Кому ты успел об этом растрепать? – перебил я его.

– Артур, я не трепло, ты же знаешь, я могила, – заговорщически продолжил он, но, конечно, никакая он был не могила, и от этого холодело в копчике.

– Федорыч, заглохни и отвечай на вопрос: кому ты успел об этом рассказать? Говорил же кому-то, по глазам вижу! По чьему поручению ты ездил?

– Артемона… Ну, доложился ему, но он не выслушал толком, пинком под зад отправил к тебе, и всего делов. Я чуть не обделался со страху, а он даже не выслушал…

Деев – это хорошо. Но наверняка Гарри разболтал и кому-то по дороге… Я стал на него давить, называть имена тех, кто мог ему встретиться, однако Гарри упорствовал, что он могила, и никому, окромя единственно Деева и меня, он не поведал ни полслова.

– А что еще вылетело? Куски бетона, камни, песок, пыль – были? Куда оно все делось?

– Песок был, да, бетонный… Вылетел столбом и осел, крыло мне засыпал… Камни – были, ясен пень, Борисыч! Крыло мне, по-твоему, чем пробило, ежели не камнем?

– Федорыч, прошу тебя очень, не думай сейчас головой, просто отвечай и все! Думать буду я. Были куски бетона? Валяются они там, на парковке?

– А… да нет, там все чисто. Только крыло сверху слегонца присыпало, да и все. Мужики подумали, что у меня рванул компрессор.

– Какие еще мужики, Гарри?! Сколько народу было на парковке?

– Да никого не было, Артур, это я так… Проходило пара пацанов твоих, очкарики, тоже обосрались от страха, но они ничего не видели, я отвечаю, – Гарри подался вперед так, что чуть не лег на стол, так ему хотелось быть замешанным в какую-то тайну. – Они потом проходили мимо, когда я возился с крылом… Один и сказал, мол, компрессор рванул, типа умный, едрить его… И стоит, зырит, как я там корячусь. Ну, я ему высказал. Не сильно, не боись. Так, погрозил монтировкой, он и смылся.